Неточные совпадения
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам
государственный совет боится. Да что в самом
деле? Я такой! я не посмотрю ни на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий
день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Особенность Алексея Александровича как
государственного человека, та, ему одному свойственная характерная черта, которую имеет каждый выдвигающийся чиновник, та, которая вместе с его упорным честолюбием, сдержанностью, честностью и самоуверенностью сделала его карьеру, состояла в пренебрежении к бумажной официальности, в сокращении переписки, в прямом, насколько возможно, отношении к живому
делу и в экономности.
— Решения, какого-нибудь решения, Алексей Александрович. Я обращаюсь к тебе теперь («не как к оскорбленному мужу», хотел сказать Степан Аркадьич, но, побоявшись испортить этим
дело, заменил это словами:) не как к
государственному человеку (что̀ вышло не кстати), а просто как к человеку, и доброму человеку и христианину. Ты должен пожалеть ее, — сказал он.
В
деле своем купцы повинились, изъясняясь, что немного пошалили; носились слухи, будто при повинной голове они приложили по четыре
государственные каждый; впрочем,
дело слишком темное; из учиненных выправок и следствий оказалось, что устьсысольские ребята умерли от угара, а потому так их и похоронили, как угоревших.
Впрочем, Чичиков напрасно сердился: иной и почтенный, и
государственный даже человек, а на
деле выходит совершенная Коробочка.
Он объявил, что главное
дело — в хорошем почерке, а не в чем-либо другом, что без этого не попадешь ни в министры, ни в
государственные советники, а Тентетников писал тем самым письмом, о котором говорят: «Писала сорока лапой, а не человек».
— Менее всего, дорогой и уважаемый, менее всего в наши
дни уместна мистика сказок, как бы красивы ни были сказки. Разрешите напомнить вам, что с января
Государственная дума решительно начала критику действий правительства, — действий, совершенно недопустимых в трагические
дни нашей борьбы с врагом, сила коего грозит нашему национальному бытию, да, именно так!
— Я, по совести, делаю любимое мною
дело охраны
государственного порядка, и, если я вижу, что данное лицо — враждебно порядку, я его не щажу!
Но 14 февраля, в
день открытия
Государственной думы, начались забастовки рабочих, а через десять
дней — вспыхнула всеобщая забастовка и по улицам города бурно, как весенние воды реки, хлынули революционные демонстрации.
Он был с нею в
Государственной думе в тот
день, когда там слушали запрос об убийствах рабочих на Ленских промыслах.
— Вот этот парнишка легко карьерочку сделает! Для начала — женится на богатой, это ему легко, как муху убить. На склоне
дней будет сенатором, товарищем министра, членом
Государственного совета, вообще — шишкой! А по всем своим данным, он — болван и невежда. Ну — черт с ним!
Клим Иванович чувствовал себя так, точно где-то внутри его прорвался нарыв, который мешал ему дышать легко. С этим настроением легкости, смелости он вышел из
Государственной думы, и через несколько
дней, в этом же настроении, он говорил в гостиной известного адвоката...
Дело такое: попала Маринушка как раз в компанию некоторых шарлатанов, — вы, конечно, понимаете, что
Государственная дума открывает шарлатанам широкие перспективы и так далее.
— Ну, — раздвоились: крестьянская, скажем, партия, рабочая партия, так! А которая же из них возьмет на себя защиту интересов нации, культуры,
государственные интересы? У нас имперское великороссийское
дело интеллигенцией не понято, и не заметно у нее желания понять это. Нет, нам необходима третья партия, которая дала бы стране единоглавие, так сказать. А то, знаете, все орлы, но домашней птицы — нет.
— Если бы была задана психологическая задача: как сделать так, чтобы люди нашего времени, христиане, гуманные, просто добрые люди, совершали самые ужасные злодейства, не чувствуя себя виноватыми, то возможно только одно решение: надо, чтобы было то самое, что есть, надо, чтобы эти люди были губернаторами, смотрителями, офицерами, полицейскими, т. е. чтобы, во-первых, были уверены, что есть такое
дело, называемое
государственной службой, при котором можно обращаться с людьми, как с вещами, без человеческого, братского отношения к ним, а во-вторых, чтобы люди этой самой
государственной службой были связаны так, чтобы ответственность за последствия их поступков с людьми не падала ни на кого отдельно.
Бахарев энергично вступился в это
дело, и Сашка ограничился только закладом в
государственный банк несуществовавшего металла.
Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его природа определяется как женственная, пассивная и покорная в
делах государственных, он всегда ждет жениха, мужа, властелина.
Розанов хочет с художественным совершенством выразить обывательскую точку зрения на мир, тот взгляд старых тетушек и дядюшек, по которому
государственная служба есть
дело серьезное, а литература, идеи и пр. — пустяки, забава.
Приходит он в три
дня раз, а не каждый
день (хотя пусть бы и каждый
день), и всегда так хорошо одет, и вообще я люблю молодежь, Алеша, талантливую, скромную, вот как вы, а у него почти
государственный ум, он так мило говорит, и я непременно, непременно буду просить за него.
Я и сам был не прочь убедиться на
деле в отличных качествах
государственного человека — Софрона.
— Ведь вы, может быть, не знаете, — продолжал он, покачиваясь на обеих ногах, — у меня там мужики на оброке. Конституция — что будешь делать? Однако оброк мне платят исправно. Я бы их, признаться, давно на барщину ссадил, да земли мало! я и так удивляюсь, как они концы с концами сводят. Впрочем, c’est leur affaire [Это их
дело (фр.).]. Бурмистр у меня там молодец, une forte tête [Умная голова (фр.).],
государственный человек! Вы увидите… Как, право, это хорошо пришлось!
Государственный совет, пользуясь отсутствием Александра, бывшего в Вероне или Аахене, умно и справедливо решил, что так как речь в доносе идет о Сибири, то
дело и передать на разбор Пестелю, благо он налицо.
— Кстати, — сказал он мне, останавливая меня, — я вчера говорил о вашем
деле с Киселевым. [Это не П. Д. Киселев, бывший впоследствии в Париже, очень порядочный человек и известный министр
государственных имуществ, а другой, переведенный в Рим. (Прим. А. И. Герцена.)] Я вам должен сказать, вы меня извините, он очень невыгодного мнения о вас и вряд ли сделает что-нибудь в вашу пользу.
— Молчать… Я говорю: тай — ные сборы, потому что вы о них ничего не сказали мне, вашему директору… Я говорю: незаконные, потому… — он выпрямился на стуле и продолжал торжественно: — …что на — ло — ги устанавливаются только
государственным советом… Знаете ли вы, что если бы я дал официальный ход этому
делу, то вы не только были бы исключены из гимназии, но… и отданы под суд…
Аксаков, — души убивают, заменяясь усовершенствованием
государственных форм, полицейским благоустройствием; совесть заменяется законом, внутренние побуждения — регламентом, даже благотворительность превращается в механическое
дело; на Западе вся забота о
государственных формах».
Те, которые вносят
государственную принудительность в
дела церкви и веры, те верят лишь в видимое, чувственное, природное, для них остается закрытым сверхприродное, сверхчувственное, невидимое.
А если доле заставите воздыхать первостатейного бесплодно, то он, будучи занят
делами государственными, вас оставит, дабы не терять с вами драгоценнейшего времени, которое он лучше употребить может на пользу общественную.
Греческие императоры, занимаяся более церковными прениями, нежели
делами государственными, а потому управляемые священниками, воздвигли гонение на всех тех, кто деяния и учения Иисусовы понимал с ними различно.
Пожалуй, можно приноравливаться к существующему народному быту; это наше
дело,
дело людей… (он чуть не сказал:
государственных) служащих; но, в случае нужды, не беспокойтесь: учреждения переделают самый этот быт».
…Твое служение заветному
делу святое. Не уставай и не волнуйся. Говори с министрами и со всеми прямо и гордо, проникнутая своей правдой… [Говорить прямо и гордо — о своем желании облегчить участь крепостных перечислением их в
государственные крестьяне (см. примеч. к письму 210).]
Совестно видеть, что
государственные люди, рассуждая в нынешнее время о клеймах, ставят их опять на лицо с корректурною поправкою; уничтожая кнут, с неимоверной щедростию награждают плетьми, которые гораздо хуже прежнего кнута, и, наконец, раздробляя или, так сказать, по словам высочайшего указа, определяя с большею точностью и род преступлений и степень наказаний, не подумали, что
дело не в издании законов, а в отыскании средств, чтобы настоящим образом исполнялись законы.
«1846 года января
дня, в присутствии ялуторовского полицейского управления, мы, нижеподписавшиеся, проживающие в городе Ялуторовске, находящиеся под надзором полиции
государственные и политические преступники, выслушав предписание господина состоящего в должности тобольского гражданского губернатора, от 8 числа настоящего месяца, за № 18, дали эту подписку в том, что обязываемся не иметь у себя дагерротипов и что в настоящее время таковых у себя не имеем.
…Вопрос от министра внутренних
дел был и о всех
государственных и политических преступниках.
Прекрасно сделали, что приютили Толя. По правде, это наше
дело — мы, старожилы сибирские, должны новых конскриптов [Внесенных в списки «
государственных преступников».] сколько-нибудь опекать, беда только в том, что не всех выдают. В Омске продолжается то же для них житье, хоть несколько помягче, после смены плац-майора Кривцова.
…Вы нас ожидаете, а мы все на месте. Не могу добиться решительного ответа насчет Тобольска… скоро сказка сказывается, не скоро
дело делается… Кажется
государственные преступники для того только рассыпаны по городам Сибири, чтобы кормить мясом в постные
дни проезжающих ревизоров и утешать их в свободные часы от пустых и ничего не доказывающих смотров…
— Но неужели же он в самом
деле государственный человек?
— А ты как думала, дурочка! Ведь я на
государственной службе состою и, следовательно, несу известные обязанности. Государство, мой друг, не шутит. Оно уволило меня на двадцать восемь
дней, а на двадцать девятый
день требует, чтоб я был на своем посту. Ступай же, ангел мой, и постарайся заснуть! В десять часов я тебя разбужу, ты нальешь мне чаю, а в одиннадцать часов я беру шляпу и спешу в департамент!
Всякий живет и прозябает по-своему, сам по себе, и делает свое маленькое
дело совершенно независимо от
государственных соображений.
К сожалению, Горохов состоит на
государственной службе и, в качестве столоначальника департамента препон, очень хорошо помнит мудрое изречение:"
Делу — время, потехе — час".
Носились слухи, что в ресторане Бореля, по известным
дням, собирается какая-то компания
государственных людей en herbe (тут были и Федя, и Сережа, и Володя, и даже какой-то жидок, которому в воображаемых комбинациях представлялась блестящая финансовая будущность), душою которой был Петенька Утробин и которая постоянно злоумышляла против установленных порядков.
В состав первого должны были войти нынешние министерства: финансов, народного просвещения и путей сообщения; в состав второго — министерства: внутренних
дел и юстиции, а также
государственный контроль.
Затем, что касается уплаты податей и повинностей, то все плательщики на этот счет единодушны. Все уплачивают что нужно, и втайне все-таки думают, что не платить было бы не в пример лучше. Редкий понимает, что своевременное и безнедоимочное очищение окладных листов есть
дело государственной важности; большинство же исповедует то мнение, что казна и без того богата.
Вот не угодно ли: в
Государственной Газете сегодня читаю, что на площади Куба через два
дня состоится праздник Правосудия.
«Сегодня в 12 состоится соединенное заседание Бюро Административного, Бюро Медицинского и Бюро Хранителей. На
днях предстоит важный
Государственный акт».
Но первое: я не способен на шутки — во всякую шутку неявной функцией входит ложь; и второе: Единая
Государственная Наука утверждает, что жизнь древних была именно такова, а Единая
Государственная Наука ошибаться не может. Да и откуда тогда было бы взяться
государственной логике, когда люди жили в состоянии свободы, то есть зверей, обезьян, стада. Чего можно требовать от них, если даже и в наше время откуда-то со
дна, из мохнатых глубин, — еще изредка слышно дикое, обезьянье эхо.
Так проводит свой
день государственный послушник Евгений Филиппыч Люберцев и кончает его пунктуально в час ночи, когда мирно отходит ко сну.
Это вот, например, палата
государственных имуществ… это палата финансовая… там юстиция… удел и, наконец, ваше губернское правление с своими исправниками, городничими — и очень понятно, по самому простому, естественному течению
дел, что никому из всех этих ведомств не понравится, когда другое заедет к нему и начнет умничать…
— Господствует учение энциклопедистов… подкопаны все основания общественные,
государственные, религиозные… затем кровь… безурядица. Что можно было из этого предвидеть?.. Одно, что народ дожил до нравственного и материального разложения; значит, баста!..
Делу конец!.. Ничуть не бывало, возрождается, как феникс, и выскакивает в Наполеоне Первом. Это черт знает что такое!
«Успеешь, крыса, выселиться из корабля! — думал Петр Степанович, выходя на улицу. — Ну, коли уж этот “почти
государственный ум” так уверенно осведомляется о
дне и часе и так почтительно благодарит за полученное сведение, то уж нам-то в себе нельзя после того сомневаться. (Он усмехнулся.) Гм. А он в самом
деле у них не глуп и… всего только переселяющаяся крыса; такая не донесет!»
Вы поймете и сами покажете
дело в настоящем виде, а не как бог знает что, как глупую мечту сумасбродного человека… от несчастий, заметьте, от долгих несчастий, а не как черт знает там какой небывалый
государственный заговор!..